Когда в июне глава российского правительства Дмитрий Медведев, выступая на Международной конференции труда, начал петь дифирамбы научно-техническому прогрессу и Генри Форду, сократившему сто лет назад на своих предприятиях рабочую неделю, сначала возникло впечатление, что произошло сотрясение воздуха, не более того. Конференция юбилейная, МОТ (Международной организации труда) исполнилось сто лет, нужно было что-то сказать, чтобы произвести впечатление. Вот он в привычной манере его и произвел, назвав «четырёхдневку» «новой основой социально-трудового контракта». И пролив заодно «крокодиловы слезы» о несчастных, «сгорающих на работе», людях, пораженных «системной усталостью» в погоне за успехом.
Впечатление случайности усилилось после того, как сопровождавшая премьера Татьяна Голикова, которую журналисты забросали вопросами на этот счет, пошла совсем в другую степь и начала рассуждать об отмирании профессий в эпоху тотальной цифровизации. Напомнив заодно, что главная проблема «четырёхдневки» — социальные гарантии работников, из чего следовало, что порассуждали на эту тему — и забыли, ибо вопрос подтверждения таких гарантий, тесно связанный с производительностью труда, — явно не актуальная повестка.
Однако тема вдруг зажила своей жизнью и была возвращена в общественный дискурс с помощью прозвучавшей на днях инициативы ФНПР. Причем абсолютно всем понятно, что никаких — по слогам: ни-ка-ких — несогласованных с властью инициатив из недр этой организации, откуда вышли такие «спецы», как Юргенс и Исаев, быть не может по определению. Или потому, что кончается на «у». Значит, прошедшие два месяца процесс неспешно запускали в тренд. Так, чтобы правительственную идею подхватил профсоюзный официоз с приписываемой ему «заботой о трудящихся». И, придав ей новое дыхание, вернул исполнительной власти для дальнейших действий, как якобы получившую «широкую общественную поддержку».
Сразу за этим начались околовластные маневры с распасовкой в духе перекрестной «заботы» работодателей о трудящихся, а трудящихся — о работодателях. Минтруд перевел стрелки на предприятия, то есть на собственников. Дескать, Форд каждый у себя сам, вот пусть и орудует, а не прикрывается государством. И вообще решать нужно в рамках трехстороннего процесса: государство устами Медведева свою точку зрения озвучило, дело за предпринимателями и профсоюзами. А в Госдуме, в Комитете по труду и социальной политике, видимо, уловив дуновение ветерка и приняв позу флюгера, вместо трудящихся принялись защищать работодателей, мнение которых, оказывается, нужно учесть наравне с работниками, которые, по мнению депутатов, надо полагать, априори все за «четырёхдневку».
Ушат холодной воды на этот междусобойчик, однако, сначала вылил ВЦИОМ; из приведенных им социологических данных следует, что как минимум половина трудящихся — 48% — активно и категорически против «четырёхдневки», а за — только 29%.
Из этого уже вытекает, что, во-первых, боссы ФНПР, поспешившие с «одобрямсом» инициативы Медведева, как и он сам, страшно далеки от народа. Во-вторых, что примерно там же находятся и отвечающие за социальную политику депутаты, считающие, что народу чем меньше работать — тем лучше. В-третьих, имеет место общее недоверие к социальной политике государства, особенно к правительству: Медведев с Голиковой требуют учесть социальный вопрос, а граждане в ответ демонстрируют уверенность, что при нынешней исполнительной власти он учтен не будет и не может быть учтен в принципе. И, не ожидая «сверху» ничего хорошего, справедливо опасаются за жалкие остатки пятый год снижающихся реальных доходов. Живописная картинка маслом, не правда ли?
Затем, как это ни парадоксально, против очередной либеральной аферы, подхваченной правительством и ФНПР, выступили представители «вышки» — Высшей школы экономики, того самого главного либерального «осиного гнезда», поставляющего идеи и кадры для правящего истеблишмента. По мнению Георгия Остапковича, возглавляющего в этом «придворном» вузе Центр конъюнктурных исследований, при нынешнем 50%-м износе промышленного оборудования и с учетом того, что четверть предприятий, причем в бюджетообразующей сырьевой сфере, принадлежат к непрерывному циклу, «четырёхдневка» приведет к обвалу объемов производства. По Остапковичу получается, что без ущерба для экономики на нее могут перейти только чиновники, ибо от их отсутствия/присутствия на рабочих местах ВВП явно не пострадает. А мы добавим, что на 20% при таком раскладе сократилось бы пространство фантазии для очередных правительственных асоциальных инициатив. Так что, может, их лучше сразу на двухдневку перевести?
Свой «осиновый кол» в правительственно-профсоюзную идею поспешило забить и врачебное сообщество. Оно убеждено, что наиболее прогнозируемым результатом «четырёхдневки» станут ожирение и невротические расстройства сограждан, потому что «занятиям спортом» и «саморазвитию», как рассчитывают Медведев, Исаев & Co, посвятят еще один свободный день не более 5%, остальные предадутся безделию. Не оставляет мысль, что медики просто обобщили здесь опыт «длинных» новогодних каникул последних десятилетий с их беспробудным… скажем так, нарушением всех и всяческих спортивных режимов, а также общепринятых норм социального поведения.
Но это все, скорее, технические вопросы. А главная ущербность лежит в сфере идеологии, в самих либеральных принципах организации социальной и хозяйственно-экономической жизни, которые и порождают тот ворох проблем, с которыми мы сегодня сталкиваемся. И которые вызывают к жизни подобные популистские инициативы, если к чему и предназначенные, то лишь к одному — тупо прикрыть осуществленный правительством разгром социальной сферы сугубо словесной и абсолютно фальшивой «заботой» о гражданах. Другого содержательного смысла у идеи перехода на «четырёхдневку» нет и взяться ему неоткуда. Почему?
Во-первых, на это уже обращали внимание другие авторы: если Медведев и стоящий за ним либеральный экономический блок полагают, будто от уменьшения на 20% продолжительности рабочего времени страна ничего не потеряет, то они прекраснодушные мечтатели. На это указывает и другой медведевский «аргумент»: выпавший день якобы должен замещаться искусственным интеллектом. Из каких облаков, в которых витает его автор, которые так высоко, что с них не видно грешной земли со всем, что на ней творится, он почерпнут, гадать не возьмемся, лучше как-нибудь поинтересоваться у оригинала.
И потом, если ОНИ действительно так считают, то что двигало ИМИ в реформе пенсионного возраста? Одно из двух: или нужно продолжительность рабочего времени сокращать, и тогда «четырехдневка». Или увеличивать, и тогда — повышение пенсионного возраста. А когда и то и другое сразу, впечатление как на знаменитой «Канатчиковой даче», пусть она сегодня по-другому и называется. Раздвоение личности в одной голове — те же врачи, если к ним обратиться, с удовольствием подскажут, каким медицинским термином обозначается эта болезнь.
Поскольку это было вполне очевидно и до выступления в МОТ, возникает закономерный вопрос: в чем была необходимость ТАК подставляться? И представляется, что вот в чем.
Не секрет, что стандартный набор рекомендаций МВФ по удушению стран с их суверенитетами в пользу глобализационной унификации, которой правительственные последыши гайдарочубайсов «лихих» 90-х, страдая комплексом собственной «элитарной» неполноценности, просто бредят, включал обязательное повышение пенсионного возраста. Это такая аксиома, отношение к которой — как маркер «свой — чужой». Либералам, рвавшимся и рвущимся в глобальную элиту любой ценой, в том числе ценой страны, отказаться было нельзя, чтобы не стать «чужими». А очень хотелось быть «своими». Вот они в эту новую реальность и перепрыгнули, а теперь в этой реальности и варятся, и варят страну, не смея выйти за рамки этой реальности, вернуться из нее в прежнюю. Под двойной угрозой — со стороны тех же глобальных элит, связанных с МВФ, и ввиду необходимости публичного признания в случае возврата собственной несостоятельности и неизбежного ухода в политическое небытие. Как сказала в свое время Варвара Морозова своему сыну Арсению, «раньше одна я знала, что ты дурак, теперь вся Москва будет знать!».
Возразят, будто МВФ на нас в последние годы не влиял, и будут неправы. Кредиты — это одно, а идеология — совсем другое, куда более существенное. Новые американские санкции тому подтверждение. Спасибо Дональду Трампу: он может позволить себе запретить МВФ лезть в российские дела, а у отечественных правительственных чиновников кишка, видимо, для этого тонка! Поэтому чиновники думают не о фундаментальном противоречии между повышением пенсионного возраста и «четырехдневкой», а о том, как из повышения вырулить, сохранив и его, и собственные позиции во власти. Все остальное, включая собственное реноме в глазах общественности, заботит их в последнюю очередь. «Пипл все схавает».
Во-вторых, на краях этого самого противоречия отчетливо обнаруживает себя и еще один важный мотив планов «четырёхдневки»: поощрив вечный конфликт отцов и детей, стравить их между собой, выиграв по принципу «разделяй — и властвуй». Молодежь, которой до пенсии далеко и которая о ней в большинстве своем не очень задумывается, в том числе понимая, что при нынешних «правилах игры» надеяться на государство — пустая затея, «четырёхдневку» может поддержать. Пенсионеры в большинстве своем не поддержат: кто работает — из-за угрозы падения доходов, кто нет — из-за моральных устоев, не привыкли поощрять праздное времяпрепровождение. Политтехнологов вокруг правительства вертится много, они не могли этот расклад не понимать. Потому его и присоветовали, и неважно, что это работает на общественный раскол в момент, когда нужно прямо противоположное — общественная консолидация. Своя рубашка ближе к телу, а уж про шкуру и говорить нечего!
В-третьих, в продолжение темы общественной консолидации напрашиваются вполне прозрачные исторические параллели. В июне 1940 года в СССР был принят, а в августе — утвержден переход с шестидневной рабочей недели на семидневную. И понятно, зачем советская власть пошла на этот беспрецедентный шаг, понятый и поддержанный населением. Что бы спекулянты от истории ни лгали о неведении нашей страны и власти о неизбежности нападения Гитлера, сомнений в том, что это произойдет, ни у кого в Политбюро не было. И к нему готовились. И, готовясь и не успевая закрыть тему полного перевооружения армии, приняли много мер, в том числе и эту. Отдельный вопрос о том, что пойти на это могла только власть, которая для народа была своей, и далеко не всякой власти это по зубам. Но речь даже не об этом. А о том, что международная обстановка тогда, когда в Европе мировая война уже началась, была не намного острее современной. И на витавшие в воздухе внешние угрозы даже с точки зрения общественной психологии нужно было отвечать всеобщей МОБИЛИЗАЦИЕЙ, а не всеобщим РАССЛАБЛЕНИЕМ. Даже на уровне информационных, как это сейчас говорится, «месседжей».
С сожалением приходится констатировать, что формальный отказ от конституционной государственной идеологии, лукаво прикрывающий проповедь мещанского агрессивно-либерального индивидуализма, в очередной раз проявляет себя и в случае с «четырёхдневкой». Дисциплинирующий лозунг советского правительства «если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!», либеральное постсоветское правительство переложило на язык пошлого обывательства: «с неба звездочка упала прямо милому в штаны, пусть горит там, что попало, лишь бы не было войны».
Даже если ее действительно удастся избежать — речь о большой войне, то прорывному развитию нынешний лозунг, в отличие от прежнего, никак не способствует. Но очень многое, включая серьезную аналитику, сходится на том, что надеяться на хорошее можно только тщательно готовясь к плохому. В том числе к самому плохому. И пацифистское перерождение общественной психологии, отвращение от советского большого стиля и больших государственных задач проповедью местечкового ухода в частную жизнь — отнюдь не последнее, что препятствует мобилизации. А потом историки до хрипоты спорят о том, почему народ, давший отпор и разгромивший гитлеровское нашествие, за тридцатилетие до этого, в других, более мягких исторических условиях и при другой власти, по сути, рассыпался перед куда менее серьезной угрозой. Вот поэтому, господа!
