Лучшего времени для ухода президента на пенсию не придумать, но вряд ли для России это что-то изменит.
Если Владимиру Путину и уходить на пенсию, то, конечно, прямо сейчас. Пока не рассеялся дым от американской президентской кампании, пока не померкла слава глобального игрока и мировой суперзвезды. Да, конечно, и доклады американских разведчиков о путинских хакерах, и твиты Трампа о том, что с Россией нужно дружить, выглядят одинаково опереточными, но опереточность к делу не подошьешь, и по всем формальным признакам Путин – игрок планетарных масштабов и историческая фигура. В двадцать первом веке мировая история работает именно так – присоединителю Крыма в ней делать нечего, но всегда найдется место для предводителя хакеров, повлиявших на президентские выборы в США. Если он уйдет сейчас, провожать его будет весь мир, кто-то аплодисментами, а кто-то и зубовным скрежетом, но равнодушных не будет в любом случае, а главное – будет спокойно, и все страхи, заставлявшие держаться за власть на протяжении многих лет, останутся позади.
Понятно, что если кто-то нибудь сейчас войдет в новоогаревский кабинет Путина с таким советом, тот с тем же советом оттуда и выйдет, но вообще-то да – Путину в любом случае пора или скоро будет пора уходить. В год, когда Путин должен побить брежневский восемнадцатилетний рекорд пребывания у власти, перспектива смены первого лица, даже если о ней никто из серьезных людей не говорит, в любом случае превращается в важный фактор внутриполитической российской жизни, а многолетняя персонализация власти ставит в зависимость от этой перспективы буквально все сто с лишним миллионов россиян.
Послепутинская Россия, пережившая мирную смену первого лица – вряд ли она будет приятным местом; замена одного Туркменбаши на другого на постсоветском пространстве случалась не раз, и не было случая, чтобы уход авторитарного вождя автоматически создавал новую страну. Номенклатурное царство всегда перегруппировывается, сбрасывая только чешую сугубо личных привычек прежнего лидера, и все продолжается по-прежнему. Россия в этом смысле мало чем отличается от Узбекистана и Туркмении – когда из работающих институтов в государстве есть только спецслужбы и «Роснефть», ждать от них чего-то хорошего не приходится, а больше ведь претендовать некому и не на что.
Полноценного политического класса за годы своего царствования Путин не создал, общественные структуры давно подменены имитационными, и даже место церкви (а были же страны, в которых в решающий момент важнейшим игроком оказывалась церковь) в России занимает странное ведомство патриарха Кирилла, едва ли способное на какую-то серьезную роль в кризисный период.
В отсутствие сколько-нибудь серьезных общественных сил, с которыми нужно было бы договариваться о будущем устройстве государства, вопрос о первом лице становится вопросом личных отношений внутри путинского круга – когда-нибудь из мемуаров мы узнаем, какая ненависть там царила и какие интриги плелись, но еще раньше, по первым отставкам и повышениям новой эпохи, можно будет примерно понять, кто был с кем и против кого, другой вопрос – что в этом интересного вообще. Кажется, ничего. Круг состоит из почти одинаковых людей с одинаковыми мотивациями, интересами и ценностями, и даже если в самых смелых фантазиях вообразить, что в этом кругу обнаружится новый Хрущев или новый Горбачев, нет никаких оснований ждать от такого преемника хрущевских или горбачевских озарений. И оттепель, и перестройка родились из зазора между идеологией и реальностью в идеологичной советской системе – в путинской вертикали такого зазора нет, она равна себе и не предусматривает вообще никаких идеалов, во имя которых можно было бы хотя бы частично демонтировать систему. Максимум, чего можно ждать в этом смысле – естественного отказа от персональных путинских привычек, обид и предрассудков (если уж искать параллели с прошлыми оттепелями, то Хрущеву так легко далось примирение с Тито, потому что за ним не было вообще ничего кроме сталинского личного конфликта – а вот с лагерями пришлось попотеть), то есть от Донбасса или Сирии преемник наверняка откажется, а от чего-то более серьезного внутри страны – никогда. И единственная перемена, которую в послепутинской России можно будет ждать всерьез – это ротация персонала на невысоком уровне и сопутствующих этому персоналу фаворитов в том числе из условно независимых людей.
У нас совсем недавно был похожий опыт, только не на всероссийском, а на региональном уровне – смена московского мэра (Юрий Лужков правил тоже, как Брежнев, 18 лет), в результате которой сохранились все контуры жесткой системы городского управления, зато в околовластной интеллигентской и медийной среде случилась настоящая революция – сошли на нет традиционные любимцы Лужкова (много лет подряд телевизионные интервью, например, у него брал ведущий ТВЦ Павел Горелов – после 2010 года он исчез из публичного пространства бесследно, как и не было его никогда), появились новые. Отдельно стоит выделить непредставимый в лужковской Москве эксперимент Сергея Капкова, когда даже некоторые нонконформисты вдруг оказались друзьями и сотрудниками новой мэрии – кто-то, как Борис Куприянов из «Фаланстера», реформировал муниципальные библиотеки, кто-то, как Кирилл Серебренников, делал модными и прогрессивными замшелые городские театры. Лужков строил башенки, Собянин прокладывает велодорожки, и может возникнуть иллюзия, что у велодорожек и башенок какая-то разная природа, но ведь нет – в обоих случаях речь идет о сугубо авторитарном управлении городом, пусть и в разной эстетической упаковке. От нового президента России аналогичной смены упаковки, очевидно, тоже стоит ждать. Путин любит байкера Хирурга, Чулпан Хаматову и журналиста Колесникова, его преемник окажется поклонником кого-нибудь из тех, кого сегодня и представить нельзя за одним столом с Путиным на официальных приемах. Вот эти новые, пока неизвестные фавориты – десять человек, или двадцать, или сто, – и окажутся, может быть, единственными новыми выгодополучателями от смены первого лица в Кремле, больше никто.
Самый мрачный и самый вероятный прогноз по поводу послепутинской России – он именно такой. Не война и не передел собственности, не распад страны и не торжество фашизма, а еще на десятилетие или два сохранение всевластия номенклатурно-силового альянса под прикрытием массовых иллюзий о реальных переменах. Все апокалиптические ожидания, все привычные риски и страх этих рисков, и опыт Украины, пережившей реальный слом существовавшей в ней системы, и даже магия цифр в календаре, пугающая семнадцатым годом – все это по факту работает на туркменбашистский сценарий смены первого лица без смены власти и на консенсус по поводу безальтернативности этого сценария. Уже сегодня общество оказывается лицом к лицу с этой безальтернативностью, но не замечает ее. Может быть, лет через двадцать, когда уже преемник Путина, как он теперь, превратится в усталого героя телесериала про новгородских рыбаков, система даст сбой. Ждать такого сбоя теперь нет, кажется, никаких оснований.
