АВТОР: ЕВГЕНИЙ КРУТИКОВ
Крайне дремучий документ, вышедший из-под пера главы Минобрнауки России, вызвал шквал критики научного сообщества. Приказ пытается регулировать общение российских ученых со своими зарубежными коллегами. Что не так в этом документе, кто и почему его составлял – и как нужно охранять научные секреты России в современном мире?
Минобрнауки выпустило приказ, регламентирующий правила общения сотрудников ведомства и подведомственных организаций (то есть НИИ и прочих научных и территориальных организаций) с иностранцами. По форме и стилю этот документ выглядит, мягко говоря, устаревшим, и был быстро раскритикован многими специалистами и СМИ. Даже пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков сказал, что это «перебор», хотя и признал, что сам приказ не читал. Раскритиковала документ и РАН.
Пересказывать дословно содержание многостраничного документа бессмысленно. «Приказ» утверждает некий текст, названный «Рекомендации по взаимодействию с государственными органами иностранных государств, международными и иностранными организациями, и приему иностранных граждан в территориальных органах и организациях, подведомственных Министерству науки и высшего образования Российской Федерации». В середине дня Минобрнауки заявило, что документ «носит рекомендательный характер». Возможно, сами «Рекомендации» придумал кто-то другой, но министр Котюков их утвердил своим приказом. Причем в СМИ утек «экземпляр № 1», то есть непосредственно со стола министра.
Те, кто писали этот удивительный текст, явно живут в Советском Союзе, в худшем понимании этой аналогии. О встрече с иностранцами (в рабочее или нерабочее время) предполагается заявлять заранее за пять дней (а если вражина вчера прилетел?), прилагая сканы паспортов иностранцев. Меньше двух не собираться – любое общение с иностранцами должно проводиться группой не менее двух человек. По окончании встречи надо опять же в пять дней (почему не четыре?) предоставить отчет, заверенный круглой синей печатью.
Здесь не очень ясно, кто должен эти отчеты заверять и что должно быть написано на печати. Внутри помещения НИИ или иного подведомственного учреждения иностранца необходимо сопровождать. Видимо, в туалет тоже. Но в любом НИИ, связанном с гостайной, есть территории и этажи, куда без специального пропуска не войти. Зачем тогда нужна такая смехотворная мера? «В качестве экспертов к встречам с иностранцами могут привлекаться работники других органов федеральной власти», то есть читай – контрразведки.
Предполагается создать специальный список лиц, допущенных к работе с иностранцами, а «вновь принятые работники» привлекаются к работе с иностранцами только после включения в таковой список. Видимо, после получения допуска, но там не написано, кто таковой должен дать. Иностранцев предполагается «разоружать на входе», включая проверку наручных часов.
Представители научного сообщества напирают на бессмысленность и отсталость методов, что предложены в приказе Минобрнауки. А контрразведка в частных разговорах отбивается тем, что описанные в приказе Минобрнауки меры – так называемая защита от дурака. Мол, в провинции ученые и преподаватели – не от мира сего, и просто не могут отличить обычный ужин с иностранным коллегой от вербовочного подхода, а семинар – от «съема данных». Оно, может быть, и так, но как тогда, согласно приказу, документировать общение по скайпу? Тоже за пять дней заявку оформлять и потом все записывать и круглой синей печатью «соответствующего органа» визировать? Переписка по электронной почте также, выходит, подпадает под запрет, поскольку в ней автоматически участвует только один человек. Не звать же специально свидетеля, чтобы электронное письмо отправить.
Первое, что приходит в голову: авторство «рекомендаций» явно принадлежит организованной группе сотрудников первых отделов, которые таким вот замороченным образом решили переложить ответственность за собственные провалы на гражданских. Минимизировать потери.
К работе первых отделов давно накопилось множество вопросов. Изобретение такого вот текста «рекомендаций» очень объемно высвечивает их реальный интеллектуальный уровень. Мы уже имели несколько серьезных провалов, связанных с военными технологиями. А что творится в пограничных или сугубо гражданских областях – одному Богу ведомо.
Мы знаем, что Родина не посылает в первые отделы НИИ и вузов своих лучших сыновей. Назначение в первые отделы практически всегда шло по «остаточному принципу». Работа первых отделов – рутинная и не слишком перспективная. С другой стороны, она как была, так и остается ответственным и важным участком. Шпионаж в научной и военной сфере, как и идеологическую обработку студентов, никто не отменял, о чем, кстати, напомнил и Дмитрий Песков.
Научные контакты очень часто прикрывают реальную шпионскую деятельность, а некоторые высшие учебные заведения еще недавно считали за честь приглашать на лекции «иностранных специалистов» и даже сотрудников посольств, идентифицированных как штатных работников иностранных разведок.
Масштаб утечек прямо из НИИ и глубина идеологической обработки студентов и аспирантов некоторых вузов поражает. С этим давно надо было что-то делать, вопрос только в методах.
Та же история с вузами, включая гуманитарные. Это только на первый взгляд кажется, что это не так уж и важно, по сравнению с соблюдением сохранности в военной области или перспективными технологиями. Элита всегда исходит из гуманитарной сферы, и выращивание элиты было брошено на самотек очень давно. Там кто только не бродит со своими специфическими идеями среди студентов и аспирантов. А эти люди в первых отделах в звании капитана следят только в основном кто с кем спит. Некоторое время назад один из ведущих московских вузов должен был написать по просьбе контрразведки документ о потенциальном влиянии на его студентов ситуации на Украине и настроениях среди украинских студентов (а такие есть). Но не смог или не захотел, и вынужден был отдать это дело на аутсорс.
Современная научная среда действительно не может быть законсервирована в рамках государственных границ. Наука глобальна, и в ряде ее сфер просто не выжить без международного обмена информацией и обработки иностранного опыта. Но другое дело, что академическая среда возводит принцип обмена научной информацией в некий неоспоримый постулат, не подлежащий внешнему контролю. Это неверно. Контроль должен быть. И он существует во всех развитых странах. Только там он осуществляется по большей части негласно, а не путем введения регламентирующих правил посещения ресторанов с иностранными коллегами.
В тех же США совсем недавно введены запреты на допуск китайских и индийских студентов в определенные лаборатории и на их обучение на специфических факультетах, признанных важными для государственной безопасности. Еще страшнее общемировые практики в медицине, особенно на вирусных, эпидемиологических и генетических направлениях. Там за безопасностью следят фармацевтические компании, которые откровенно плюют на права человека и свободный научный обмен, заставляя своих сотрудников подписывать такие контракты, что им за несанкционированные контакты с иностранцами и конкурирующими фирмами может суд Линча грозить.
Российский закон о государственной тайне датируется 1993 годом и давно требует исправления. Он оброс за это время множеством подзаконных актов. Например, сейчас материалы первого уровня (ДСП – для служебного пользования) выведены из-под уголовной ответственности. То есть, грубо говоря, внутренние телефонные справочники более не содержат государственную тайну, хотя на практике это не так.
Более того, четкого определения государственной тайны, по сути, нет, поскольку она в разных министерствах и ведомствах регламентируется по-разному. С формальной точки зрения все вроде в порядке – есть документы и информация, помеченная грифом «секретно». Но на практике первые отделы от балды определяют, что секретно, а что нет. То есть некоторые данные могут по факту не содержать критичного уровня секретности, но за их распространение можно сесть в тюрьму.
С другой стороны, мы не можем дилетантски определить, что в данный момент – просто бессмысленная игра ума того или иного ученого, а завтра станет сверхперспективной разработкой.
Нет и четкого критерия, по которому можно было бы заранее секретить научные разработки, как нет и укомплектованной квалифицированными сотрудниками структуры, которая бы этим занималась.
Проблемно и классическое определение «носителей информации», которому учат в специфических учебных заведениях. Конечно, есть методы секретить информацию на электронных носителях или «метить» конкретные формы биологических штаммов и топлива, но все равно никакой общей идентификации сейчас не существует. Ее перечень в регламентирующих документах отсутствует. Что там гостайна, а что нет – мы толком не знаем, как не знают и сами контрразведчики. Это юридическая проблема, но связанная с ментальными: просто никто не в состоянии определить, что сейчас должно быть секретным, а что пока нет. Проще засекретить все, как в СССР, и объявить ученых клиническими идиотами, которые не следят за своим поведением.
Выпущенный Минобрнауки приказ ставит под сомнение саму систему российских стартапов. Можно по-разному оценивать результаты работы «фабрики стартапов» в Сколково – обычно над ними принято подшучивать, но некий результат там все-таки есть. Но сложно представить, какой именно толчок надо дать, чтобы заскорузлая система первых отделов зашевелилась и наконец-то поняла, что на дворе ХХI век. Первая служба ФСБ (Служба контрразведки, СКР) – одна из самых консервативных с точки зрения методов и традиций система. Перевоспитать ее можно только очень мощным толчком. У нас не принято говорить о сложностях в этой системе, но они налицо. По большому счету об этом надо было думать еще несколько лет назад, когда массово пошли сигналы о провалах на низовом уровне.
Из неожиданного скандала надо делать выводы. Регламентировать посещение ресторанов с иностранными коллегами, конечно, очень увлекательно, но не слишком продуктивно. Это в 1970-е годы худо-бедно работало, да и то не всегда. Захочет кто-то Родину предать – найдет способ и вокруг всех этих правил. А защита от дурака должна работать так, чтобы этих дураков нигде не было. С первых отделов начиная.
